Одиночество рождается, когда давно давно в детстве ребенок разочаровывается. Кажется, что навсегда. Разочаровывается в том, что можно доверять, открываться, можно показывать свою искреннюю радость или откровенную печаль. Ребенок чувствует себя не услышанным, даже если оба родители рядом, не пьют и не избивают, даже если родители очень даже образованные себе люди и заставляют читать хорошие книжки и посылают в разнообразные хорошие кружки. Не зависимо ни от каких внешних забот и поддержки, одиночество рождается, когда ребенок не может быть искренним. Когда искренность наказывается насмешкой, издевкой: детская радость смешит любимых взрослых детскостью, грусть тоже не имеет значения. И вообще кажется, что все, что ребенок чувствует – не важно, потому что он еще ребенок и ничего не понимает в колбасных обрезках. Одиночество рождается, когда есть обязанности, но нет прав, есть картинка, которой ребенок должен соответствовать, а истинное детское Я должно прятаться за роли, чтобы не быть высмеянным.

Так вот с моей подругой мы писали письма. Мы рассказывали друг другу, как одиночество бесконечно, как весь мир одинок, и на самом деле нет ни любви, ни бога, потому что все выдумано, чтобы только убежать от этой единственной истины. Мы не искали выхода, мы верили в нашу правду. Мы любили наше одиночество с его бесконечной тоской и душераздирающий сартровщиной внутри.

Одинокие не доверяют. Никогда, никому. И не только по мелочам (в пакетике с кофе действительно то, что на нем написано?, и правду ли говорит друг, когда говорит, что любит?), но и по-крупному: если узнают, какой я на самом деле, то поймут, что я не достоин любви, я ничтожество. Одинокие не доверяют и себе, потому что глубоко внутри уверены, что их не за что любить, что им нельзя помочь, что они удачные обманщики всего мира, если ими начинают восхищаться или хотят быть с ними вместе. Презрение – откровенное или мысленное – частый побочный синдром одиночества, особенно болезненный для всех.

А выход? Выход есть. Через прощение, доверие и благодарность. Такие простые слова. Такие значительные.

Прощение тех, кто тогда так разочаровал. Прощение родителей, потому что они были закованы в их системы поведения, в их жизненные убеждения и картинки и не могли иначе, потому что и они росли с их родителями в их сложное время (оно, кстати, всегда у всех сложное). Прощение, влекущее за собой принятие того, что мир – это не то, каким мы познали его родительскими глазами. Мир больше. И мы сами – больше, чем то, чему научились о нас до сих пор. И нет черного и белого, а целая палитра красок.

Доверие тем, кто рядом. Без страха предательства. Потому что если тебя предают, то ты можешь молча посмотреть в глаза, улыбнуться и сказать спасибо за урок, и уйти. Обидеть можно только того, кто позволяет себя обидеть. Слова, осознанно призванные причинить боль, слова из уст обидчика – его собственная боль, его собственный страх ли, тоска ли. Иначе – обижаются только те, кто чувствует одну и ту же боль, так хорошо давно знакомую. «Я ничего не стою», «я хуже, меньше, глупее, и пр. других» и т.д. Доверие, что тебя любят, какой ты есть, доверие, что ты не лучше и не хуже других – к чему эти выученные оценки? Доверие себе и своим чувствам, их выражению – искренняя выраженная радость не может быть смешной. Смеются над другими ведь только те, кто ранен сам.

И благодарность. За свое существование, за жизнь – так знакомое тем, кто пережил смертельное заболевание. За тепло и добро, которое есть во всех сердцах. Бескрайняя благодарность за каждую добрую мелочь, которую кто-то делает для тебя. Благодарность себе самому, за тот путь, которым мы идем, за все переживание и то взросление, за мудрость и легкость, и чистоту мыслей, и ясность чувств. За интуицию и за тишину внутри. Бескрайняя благодарность тем, кто рядом даже когда мы гадкие, страшные, пьяные или невыносимые, больные или взбалмошные. Благодарность за то, что рядом есть кто-то. Благодарность за то, что я у меня есть.

Этим мы занимаемся в «процессе Хоффмана».

А моя подруга? Мы расстались. Разрослись в разные стороны. Она когда-то просто исчезла с моего горизонта. И я еще долго знала, что я люблю ее «на всегда», как и мое одиночество, не смотря ни на что. Но годы спустя, встретившись, я почувствовала, что ее одиночество не подпускает меня близко, и дружба для меня – это что-то другое, и что она не может иначе. Просто так вот разошлись в пространстве.

Это мое письмо – ей, наверное. Про то, что я ошибалась, и что одиночество – это заблуждение из жалости к самому себе. Тот, кто умеет быть наедине с собой, не тоскуя, - не одинок. В этом разница между одиночеством и свободой.