„Ей, мне больно! Не надо! Стоп!" Когда мы в силах прекратить нарушение наших границ – это самозащита. Если нам для этого приходится кричать или отбиваться, то жгучее чувство гнева и возможность этот гнев выплеснуть могут оказаться нашим спасением. Имеем ли мы такую возможность в необходимую минуту, к сожалению, зависит не столько от внешних обстоятельств, сколько от внутренних запретов и блокад. Про это не очень много говорят, потому что внутренняя неспособность защититься влечет за собой парализующее чувство – чувство стыда.

Гнев горяч, все наше тело напрягается, готовое к взрыву. Гнев важен, в первую очередь он призван защищать наши границы. Когда гнев не может быть выплеснут, прожит, когда мы наталкиваемся на внутренний запрет, то гнев не утихает сам собой, как и энергия не может просто исчезнуть, а лишь претвориться в нечто иное. Невыраженный гнев откладывается в нашем теле блокадами, заболеваниями, нарушениями, будто замерзает. Иногда на очень длительное время. Осознанно или неосознанно мы обещаем себе: когда-нибудь, когда у меня будет возможность, я отомщу за причиненную мне боль. Может быть, это обещание мы забываем, но напряжение в теле и в нашей эмоциональной памяти остается. Это называется местью.

Может такое быть, что человек, причинивший нам когда-то давно боль, остается и годы спустя «неприкосновенным», особенно это бывает в тех случаях, когда этот человек – близкий. Будто бы внутренний запрет защищаться для нас существеннее, чем потребность защититься. Наверняка, для многих знакомое чувство в контакте с родителями: что бы они ни говорили, как бы себя ни вели по отношению к нам, внутри есть будто бы правило: «им можно». И мы чувствуем себя снова ребенком, даже если нам за 40, скованным по рукам и ногам, и, может быть даже, ненавидим себя в такие минуты, и потому избегаем контакта с родителями, не видим выхода. А обида, недосказанность, рана – остаются, даже если мы им не звоним вовсе. И эта энергия направляется куда-то, ведь ей куда-то надо деться. И если нет ей выхода вовне, не подворачивается никто подходящий или запрет на гнев распространяется на широкие круги вокруг нас, то мы направляем эту энергию на себя самих, на свое тело, свой дух. Так зарождаются автоагрессия, эмоциональные и интеллектуальные самоистязания, вплоть до суицидальных мыслей и самого суицида.

Если человек в детстве был подвержен телесному, сексуальному или эмоциональному насилию, то по его поведению и самоощущениям во взрослом возрасте можно очень хорошо прочитать, как работает месть. Мстительность оказывается еще мощнее, если инициатором насилия в детстве были близкие люди (родители, бабушки-дедушки, дяди-тети). Еще хуже ситуация, если это происходило то и дело, если ребенку было до 12 лет, и совсем худо, если у ребенка не было никого, к кому он мог бы тогда обратиться, с кем бы он чувствовал себя в безопасности. Одно из возможных последствий подобных переживаний – ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), проявляющееся нередко неожиданно для самого человека из-за какого-то незначительного происшествия. Механизм мести оказывается следующим: «Со мной произошло страшное, и я не мог защититься. Чтобы как-то справиться с этим, я забыл это событие или будто бы выключил его для себя эмоционально. Сегодня я уже не маленький ребенок, и я могу сам за себя постоять. Но теперь я не знаю, на кого я так злюсь. Как будто во мне взаперти живет зверь, которому нельзя вырываться наружу. Но если я не расплачусь за ту боль тогда, то я навсегда останусь побежденным, и этот зверь сожрет меня изнутри!».

Во время ПТСР могут случаться выплески гнева по мельчайшему поводу, а вентилем становятся люди, которые оказываются поблизости или те, кто являются самыми близкими людьми, поскольку с ними мы интуитивно чувствуем себя в безопасности, можем расслабиться, и «случайно» взорваться. По большей же части вентилем становится собственное тело страдающего и вся его жизнь. Взрослые с подобной историей склонны к зависимостям – будь то алкогольные или наркотические, или же токсичные отношения. Разрушительная сила мести оказывается неукротимой до тех пор, пока она остается не осознанной.

Месть жестока, коварна, но за короткими мгновениями удовлетворения следуют долгие фазы мучений совести и нередко постыдное желание отомстить еще, так как этого было недостаточно.

Однако, месть знакома не только тем, кто переживал насилие. Может быть вы, читая все это, думаете: «я не мстительный, у меня ничего такого не было». Вы действительно полагаете, что, когда вы были ребенком, вы всегда могли защитить свои границы? Вы действительно думаете, что всё в вашем детстве было по отношению к вам справедливо? И вы научились хорошим образом обходиться с чувством гнева?

Воспитание детей базировалось, раньше по крайней мере, на убеждении, что детям надо прививать правила приличия, показывать им границы, иначе они «сядут на шею». Было такое – к сожалению есть и до сих пор – представление, будто бы дети – головорезы, которые, если им разрешить, поубивают друг друга. И, чтобы привить нам правильные правила, нас наказывали, читали морали, осуждали, стыдили, позорили… Притом важным было не столько то, ЧТО они говорили, сколько КАК они это говорили. И запоминались нам не столько их слова и еще меньше поступки, за которые нас ругали, сколько то состояние, в которое их речи нас вгоняли. Это было чувство либо полного собственного ничтожества, либо глубокого одиночества и желания высвободиться когда-нибудь, и уж тогда…

Что мы детьми могли поделать с теми чувствами, куда могли «слить» наше негодование, если на тех, кому оно прилагалось, «сливать» было запрещено? А если и удавалось нам побузить, то к желаемому результату это все равно по большей части не приводило. Некоторые из нас были довольно находчивыми: разрезать мамино платье на кусочки? Подсыпать соли бабушке в чай? Подложить папе кусочек мыла на тарелку, пусть подумает, что это картошка…

Чаще же нам под руку попадался кое-кто более подходящий, чтобы разрядить наше внутреннее напряжение: наши братики и сестренки. Вот он лежал, невинный в колясочке, спал себе, ничего не ожидая. Мы подкрадывались и щипали этого злодея, которого мама явно больше любила, чем нас. Ребеночек кричал, мы убегали, мама прибегала: «ох-ох, что случилось?! Ты не видел?» - «Я?! Нееет, меня тут не было». Кому-нибудь подобное знакомо?

Побеги в фантазии, будь то представления, что на самом деле я – голубых кровей, меня перепутали в роддоме, меня подкинули, потому что я принц и меня надо было прятать… Или побеги из дома, реальные или фантазийные. Одно только представление, что они, родители, будут очень волноваться, плакать и сожалеть, как они себя вели, приносило хоть небольшое, но облегчение. Это называется местью. Детской, но вполне серьезной.

А знакомо кому-то из детства представление, что «я вот сломаю себе что-нибудь» или пусть со мной действительно что-нибудь страшное случится, чтобы они начали плакать и меня жалеть? А знаком ли кому-то во взрослом возрасте такой сладкий намек наших заболеваний: хоть оно и болит, но какое-то неясное чувство удовлетворения приносит? Это тоже месть? Кому? Это месть все тем же родителям, та же схема из детства, перенесенная десятилетия спустя под копирку в настоящее. И это месть самому себе: вот тебе, за то, что ты такой непутевый.

И вот мы выросли, стали то ли взрослыми, то ли просто большими. А тогда отработанные тактики по большей части сохранились. И сегодня это не сестренка, которую мы щиплем в коляске. Сегодня это коллега, которому мы не передаем всю информацию. Просто потому, что он нам неприятен или «за то, что он…». Сегодня это, вероятно, уже не соль в бабушкином чае, но, может быть, рассказ при друзьях о смешной ситуации, произошедшей с мужем, которая выставила его в смешном или постыдном свете. Он будет смеяться вместе со всеми, он никуда не денется. И пусть ему будет так же стыдно, как мне было больно все те разы, когда он меня…

А что вы делаете, когда вам звонит мама? Некоторые из нас не подходят к телефону. Другие подходят и на вопрос «как ты?» отвечают: «все нормально, а как твои дела?». И ведь, если мы задумаемся над этим ответом, то каждому очевидно, что «все нормально» означает: «не спрашивай, я не расскажу тебе то, что меня на самом деле беспокоит». Это невербальное послание ей: «ты тогда не интересовалась мной. Сегодня ты интересуешься, но я тебе теперь уже ничего не расскажу». И да, это месть.

Таких ситуаций очень много. И до тех пор, пока они происходят неосознанно, после каждой из них у нас остается двоякое ощущение: с одной стороны, капля удовлетворения от причиненной другому боли в отместку за то, что причинили боль нам. С другой стороны, пакостное чувство будто бы это было недостойно, чувство неопределенного недовольства собой, заостренного и оправданного «но он/она ведь заслужили».

И в конечном счете месть как бумеранг возвращается к нам обратно. В попытке причинить боль другому человеку, мы раним себя самих и свое достоинство.



Как с этим бороться? Первый шаг – не бороться. А начать замечать и осознавать все те моменты, когда мы действуем, следуя позыву мести. В момент осознания мы выигрываем время и дарим себе возможность принять осознанное решение, следовать ли зову мести, или поступить иначе, в согласии со своей мудростью и интуицией.

Осознав, в каких сферах мы ведомы жаждой мести, мы отнимаем у нее силу и становимся более осознанными. Это большой шаг, но еще не полное решение проблемы. Мы унимаем ветер в парусах мести, но корабли еще не возвращаются домой. Чтобы они смогли вернуться, нужен еще один шаг – желание измениться и перестать быть жертвой, зависимой от поведения других.

Над этим и многим другим мы работаем в Процессе Хоффмана.
Интересно узнать больше?
Записывайтесь на бесплатную телефонную консультацию.

© Дария Маркин, Институт Хоффмана